Форум удалён

Ну, невже ніхто не стикався!
Я не витримала мовчання - якщо кому лінь іти на посилання - нижче почитайте
Сім сторінок - на одному диханні прямо на роботі - збуджуюче та сумно

Анькина мама, которую мы дразнили Сигизмундом, была той самой женщиной, с которой связаны мои первые гомоэротические переживания. Мне едва исполнилось одиннадцать. Еще у Аньки была бабушка по прозвищу Баобаб, под присмотром которой мы ели, учили уроки, ходили в бассейн и гуляли на улице. Бабушка хоронила вместе с нами анькиного попугая, заклеванного вороной, и присутствовала на родительских собраниях вместо моих родителей. Неусыпное всевидящее баобабино око настигало нас везде, но все же иногда нам удавалось скрыться от нее. Например, она не видела нас в школе и у меня дома.
И смею утверждать, мы не теряли времени даром. Закрывшись в моей комнате, мы играли в ролевые игры: «Анька - кавалер, я - дама», «Анька - дитя, я - анькина бабушка», «я - король, анька - паж», «Анька - проститутка, я - клиент».
Мы смотрели сериал о подвигах Коррадо Катани. Вечерами, прислонившись к стене в ванной, я страстно шептала, зная, что предаю Аньку: «Ко-рра-до! Ко-рра-до! Ко-рра-до!».
Героем же анькиных грез был какой-то польский артист, играющий фашистов, и Люк Скайвокер из "Звездных воинов". Позже она признается, что влюбилась в Люка только потому, что он был похож на меня...

Скрытый текст

В школе на уроках литературы мы исписывали матом целые тетрадки, переделывая на пошлый манер повесть Валентина Катаева «Белеет парус одинокий», а потом, наматывая круги вокруг стадиона, зачитывали эту чушь друг другу и захлебывались от смеха. Очень давно это было... Я помню только одну единственную фразу из «обновленной» повести: « - О, Гаврик! О, Петька! Так встретились еб...е друзья и подергали друг друга за х...и».
Классная руководительница ставила нас в пример другим ученикам, ведь на занятиях мы сидели тихо, как мыши, непрерывно конспектировали и никогда не отказывались от дежурства.
Дежурство заключалось в уборке кабинета. Вымыв полы, доску и полив цветы, мы закрывали дверь на ключ и заклеивали замочную скважину жвачкой. После этого сдвигали две последние парты, стелили на них свои дотачанные в рукавах шубы, снимали черные передники, пионерские галстуки и ложились рядом. Вид белоснежной мальчишеской майки под коричневым, расстегнутым до бедер, платьем сводил меня с ума. Анька расплетала волосы и создавала, таким образом, атмосферу интимности. С портретов на стене из-под рушников осуждающе глазели Григорий Сковорода, Тарас Шевченко и Иван Франко. Леся Украинка косилась на Ольгу Кобылянскую.

На школьных вечеринках мы с Анькой танцевали друг с другом, хоть она и была влюблена в отличника Олега Лайлина.
Спустя пять лет Анька признается, что была влюблена в него только потому, что он был похож на меня…

Мы запоем читали «Анжелику», «Анжелику и король», «Анжелику в новом свете», и «Анжелику черти в чем». Жоффрей де Пейрак - секс-символ тысяч советских девочек!
Однажды я ждала Аньку на улице, мастеря из одуванчика куколку. Я сидела, опустив волосы куколки в лужу, и самозабвенно шептала: «бабка, бабка – закрути!». Анька перепугала меня до смерти, неожиданно подкравшись сзади. Наклонившись к моему уху, она высокохудожественно зашептала: «Прохожий, прогуливавшийся живописной парижской улицей, увидел на балконе одного из домов златокудрую Анжелику, затянутую в корсет. – О, какие прелестные груди, наверное, твердые, как зеленые яблочки! Сейчас я проверю их на вкус!».
Я спросила у Аньки, что было дальше. Она беспомощно пожала плечами, ответив, что ей надоело читать. Я напряглась, - как смела она быть такой беспечной в отношении зеленых яблочек?! «Из-за тебя бабка-бабка ни фига не закрутила! - заорала я и жестоко ткнула в Аньку мокрой куколкой. - Немедленно иди домой и дочитывай!».
Минуты в ожидании продолжения супер-эротической истории показались мне вечностью. Наконец она вернулась.
- Короче, он полез на балкон, а она его спихнула, и дело с концом, - отчиталась Анька, добавив, что пролистала еще десять страниц, но все равно никто не трахался.

Мы дружили очень тесно.
Первая женская грудь, которую мне довелось целовать - была правая Анькина грудь, так как левая у нее еще не выросла. Первое признание в любви случилось со мной в Анькиной кухне. Ее мама жарила баклажаны и смотрела на меня огромными глазами, а я простирала руки к небу и голосила, что всю жизнь буду дарить ей цветы, увезу на далекий остров и стану заботиться о ней намного лучше, чем никуда не годная Анька.
«О, я люблю Вас, Людмила Петровна! Оставим Аньку здесь и сейчас же уедем!» Людмила Петровна прослезилась…
Но Анькин хохот испортил все, оказалось, она подслушивает, запершись в туалете. Сгорая от стыда, я выскочила в прихожую и стала бить в дверь ногами, Анька хохотала очень мерзко и при этом постоянно сливала воду. Поэтому резонно будет заметить, что именно Анькина башка стала первой головой, из которой мне удалось вырвать клок волос.
Ну и уж если быть откровенной, то придется идти до конца - да, мы целовались. Но только через целлофан!
Это была моя идея. Дело в том, что я подозревала Аньку в тяжелых онкозаболеваниях. Хотя в те времена я, конечно, не знала таких сложных названий, поэтому объяснила все кратко: «Я слышала, что нужно предохраняться. Возможно, у тебя рак!» - и приложила к ее губам тетрадную обложку.

Зимой мы с Анькой, как и все дети, катали снеговиков.
Мы видели, что старшие мальчишки, катаясь стоя с ледяной горки, пристраивались к девчонкам сзади и хватали их за сиськи - это называлось "лапать".
Каждый день после занятий, в шубах на распашку, у горки собирались редкие любительницы данной забавы. Мы осуждали их ветреное поведение, осторожно подглядывая за этими бля…ми из-за свежескатанного снеговика.
Однажды я уломала Аньку прокатиться, уверив, что никому не позволю ее лапать и сдержала обещание, пристроившись к ней раньше всех.
С этого дня мы ходили на горку, пока она не растаяла. Над нами посмеивались, но не более того. Мальчишки не приставали - видимо, Анькина правая грудь их особо не волновала.

Летом мы с Анькой поженились. Собственноручно составили брачный договор "Жены и Жены", который заканчивался словами "... Аминь! А теперь поздоровкайтесь и подосвиданькайтесь, отныне вы - жена и жена!". Договор скреплялся жвачкой, каляками-маляками, отпечатками наших губ, комсомольской печатью "Уплачено ВЛКСМ" и подписями двух маршалов Советского Союза Ворошилова и Жукова.

Через год мой отец получил новую квартиру, и мы переехали в другой район. Стали видеться реже. Я тосковала по нашим играм в маму и папу, по бесчувственным поцелуям через обложку и по возне в колготках. Об этом, пожалуй, стоит рассказать подробней. Это всегда происходило в одном и том же месте - брачном ложе ее дедушки и бабушки. Кровать была очень старой и Анька утверждала, что Людмилу Петровну зачали именно на ней. Это возбуждало меня. Мы раздевались до пояса, и я ложилась на Аньку сверху, с головой накрывшись одеялом.
«Вот бы было здорово, если бы у тебя там кое-что выпирало! - как-то уж очень по-женски призналась Анька». Тогда я и не думала, что эта ее фраза запомниться мне на всю жизнь. Дело в том, что меня как раз, наоборот, возбуждало то, что у Аньки там ничего не выпирает.

Мне было тринадцать, когда мы прочитали американский учебник секса «Как правильно ублажать мужчину», «Любовник леди Чаттерлей» Лоуренса и некоторые труды маркиза де Сада. Эти великие книги сформировали нас с Анькой как женщин. Глядя сверху вниз на одноклассниц, мы надменно произносили слово «фаллос», вместо привычного «хуй», чем заработали себе немалый авторитет в кругу сверстниц. Помню, как в кладовке спортивного зала я читала девчонкам под их полуобморочные вскрики "закрытую лекцию для избранных", которая всегда начиналась словами:
"Если очень хорошо постараться, можно взять в рот всю мошонку целиком! Правда, для этого нужно иметь очень большой рот, правда, Анька?".
Скрестив руки на груди, Анька утвердительно кивала.

Стоит также упомянуть, что именно Анька помогла мне сделать удивительное открытии в области человеческой анатомии. Я уже была взрослой девушкой, училась в девятом классе. Как-то раз она позвонила мне сразу после уроков и заорала в трубку «Это улет! Беспроигрышный вариант! Ты просто ложишься в ванную, раздвигаешь пошире ноги и пускаешь горячую струю воды! Да, погорячее! Но, конечно же, не кипяток, сама понимаешь!". Не разделяя Анькин энтузиазм и не ожидая ничего хорошего, я поплелась в ванную и сделала все, как она учила - результат ошеломил меня! Я была так поражена открытием, что бегала в ванную по двадцать раз на день.

Четыре года подряд Анька приходила на мой день рожденья с ночевкой, по этому поводу мы традиционно спали в одной постели. В мое шестнадцатилетие она впервые неожиданно не захотела возиться. Не захотела даже после того, как я пообещала надеть колготки! Оказывается, у нее появился парень. Ишь ты! У меня тоже имелся ухажер, велика важность!
Я вылупилась на Аньку во все глаза - до этого мне и в голову не приходило, что парень - это серьезно. Впрочем, это и не приходило мне в голову и никогда позже…

Жизнь все больше отдаляла нас. Мы учились в разных вузах. Она была очень домашней девочкой, ее не оставляли без присмотра ни на час. В то время как я жила отдельно от родителей и немножко обеспечивала себя.
Людмила Петровна хотела для красавицы-дочери достойной жизни, все ее свободное время уходило на переписку с зарубежными женихами, преимущественно неграми французского происхождения. Фотогеничность Аньки сводила с ума заморских кавалеров, мужчины на улицах смотрели ей вслед.
Мать одевала девственную дочь с иголочки, паша на трех работах, как Карло. Все прекрасно складывалось и здесь на Украине. За Анькой ухаживал хороший воспитанный мальчик из богатой семьи и дело шло к свадьбе. Но не тут-то было!
У нашей девочки появился обожатель-бессеребренник, отчаянный продавец "Гербалайфа" и поклонник поп-группы "Иванушки". Он снял квартиру в Анькином доме и ходил за ней по пятам. Он подарил ей свою ондатровую треухую шапку, подержанный магнитофон и все, что у него было. Все свои пожитки он сложил перед анькиной дверью, нажал на звонок и убежал…
Странное дело, но этот поступок произвел на Аньку неизгладимое впечатление.
Удивительно и непостижимо, но сердце девушки пало к его ногам. Анька полюбила гербалайфщика всей душой, не смотря на то, что он был похож на кого угодно, но только не на меня...

Ее уже не смущал ни его женатый статус, ни наличие ребенка. Людмила Петровна рвала на себе волосы и проклинала все на свете. "Этот фанатик погубит мою девочку! Поговори с Аней, ты имеешь на нее влияние", - заклинала она меня. Я пыталась поговорить, но все тщетно. В конце концов, дело закончилось тем, что они с герболайфщиком стали встречаться на моей территории.

Когда гербалайфщик купил большой матрас "Венетто", девятнадцатилетняя Анька переехала к нему на Теремки-2 в пустую ободранную квартиру. Сигизмунд осталась совсем одна, замкнулась, следом после предательства дочери ее настигло еще одно горе: погиб в автокатастрофе любимый человек.

***
Как-то летом, когда они еще не жили вместе, мы гуляли на Ярославом Валу в солнечный инюньский день. Она сбила все ноги о мощеные булыжником дорожки. Я схватила ее за руку и потащила в разрушенный дом, на чердаке было много хлама, облезлые обои отливали позолотой, крупицы пыли переливались, играя в лучах солнечного света, который пробивался сюда лишь сквозь щели в заколоченных ставнях. Мы были пьяны от вина. На ней было короткое белое платьице.
- У меня кружится голова! – захохотала Анечка и закружилась, раскинув свои смуглые руки. Мне пришлось подхватить, чтобы она не упала.
- Смотри, что написано на стене! Кто-то хочет переспать с конем! Так и написано: с конем! Не веришь? А Костян трахает Ксюху! Вон смотри!
Она потащила меня к стене, сплошь исписанной всякой чушью.
- Какой ужас! С конем! Ты бы хотела с конем?
- Скорее ты бы хотела! Кто с детства мечтает, чтоб у всех там кое-что выпирало?! – я заулыбалась, но не отвернулась. – Мы с тобой такие разные, к сожалению.
- Иди сюда! – тихо позвала она меня и высоко подняла платье.
Я прочитала в ее глазах, что она делает это, думая, что мне еще никто такого не показывал. Как она была права! Ни одна из женщин, на которых я пялилась в метро, мне и вправду не показывала ничего подобного. В общем, любопытство опустило меня на колени, я пала к ее ногам... в буквальном смысле.

***

Мне запомнилась наша последняя встреча с Анькой. Ее походка изменилась, отяжелела, появилась сутулость. Одета как-то очень неудачно, но главное - глаза: вроде такие же раскосые, как и раньше, и форма та же, а вот уже не такие красивые - будто всю жизнь из них выпили.
- Он до сих пор не нашел себе работы! - улыбнулась Анька. - Но я уже не ругаю его, уже привыкла. Мама так и не разговаривает с нами.
Я обняла ее и чмокнула в щеку. Мы помялись минуты две, не зная, о чем говорить.

- Кто это? - спросила меня моя приятельница, когда Анька скрылась из вида. - Это та красивая девочка, о которой я тебе рассказывала.
- Я бы не назвала ее красивой, она вполне обычная, - удивилась приятельница.
- Стала.
- Что стала?
- Обычной стала, - уточнила я.

И вот настал сегодняшний день. С самого утра на меня что-то нашло, старые друзья редко снятся ни с того ни с сего. Я стала разыскивать Аньку, и это вылилось в sms-диалог.
- Анька, как поживаешь? Помнишь старого друга детства?
Через полчаса ответ:
- Нормально...
Ну, попытка не пытка. Может попробовать еще раз, попробую и успокоюсь – корона не упадет!
- У меня так много новостей! Может, встретимся?
Через секунду ответ:
- С тех пор мы очень изменились, путь к Богу - это тяжелый путь! Трудно, но, возможно, мы сможем измениться до конца. У каждого есть шанс!

Я заметалась по комнате, как тигр в клетке. Анька, ты ли это? Уж от кого от кого, а от тебя не ожидала! Ее сообщение подействовало на меня убийственно.

Ну ладно, подумала я. Ничего ведь страшного, бывают вещи и похуже.
Следующие сообщения:
- Как ты относишься к Библии?
- Где ты сейчас работаешь?
- Как ты относишься к Библии? Ты до сих пор не ответила на этот вопрос!

Почему-то мне стало страшно. Все эти церкви-шмеркви… Я не приемлю фанатизм ни в каком виде. И к тому же, я не знаю, как отношусь к Библии, я не смогла прочесть ее до конца.
Сказать, что остановилась на первой же странице? Вряд ли ей это понравится…

- Я живу в Голландии, - бессовестно врала я. – Приехала повидать родителей. Работаю вобщественной организации по интегрированию гомосексуалов в общество, - почувствовав вдохновение, вранье полилось из меня рекой.
- И все же, как ты относишься к Библии?

Это уже начинает выводить меня из себя. Набираю анькин номер напрямую.
- Привет, жаба! – радостно ору я, а у самой поджилки трясутся. – Дай мне похлопать тебя по спине!
- Привет! – сдержанно и неэмоционально отвечает она.
- Давай встретимся, ты можешь сегодня? – осторожно отводя трубку, я шепчу,будто боясь уколоться шипами, способными вырасти из нее.
- Ты так и не ответила, как относишься к Библии, - строго спрашивает подруга детства.
- Я верю в бога. У нас в Голландии можно обвенчаться с женщиной! – процеживаю я сквозь зубы. Мне неприятна ее зацикленность, сколько можно про эту Библию!

- Знаешь, ты прости, пожалуйста, но мы не можем сегодня прийти. Сегодня никак.

Вероятно, это, действительно, правда, что люди меняются... Мне жаль. У меня горе! Анька - единственный человек, связывающий меня с прошлой жизнью. Наверное, я так упорно и цеплялась за эту встречу, чтобы потрогать, почувствовать свои «корни», ведь друзьями не разбрасываются. Ведь она для меня – это целая эпоха взросления! Что же это такое творится?!
Анька все еще на проводе. Я молчу, у меня язык отнялся.
- В принципе, мы можем встретиться после Нового года, - я пытаюсь спасти положение, допуская мысль, что через полгода она придет в себя. – У меня все еще украинское гражданство, я планирую вернуться, когда закончится контракт!
- Храни тебя Бог в этом Садоме и Гоморре! – шепчет Анька и бросает трубку.

Я подхожу к окну и прислоняюсь к ледяному стеклу пылающим лбом. У меня хороший вид из окна: весь правый берег, как на ладони. Вдали красный закат пожирает кроны деревьев, горят золотым пожаром купола, фригидно монументально отливают доспехи Родины-матери, слепят переливами стеклопакеты домов. И как-то странно все струится… Инстинктивно я вытираю глаза. Слезы..., как будто похоронила кого-то.
Устала. Но это не усталость альпиниста, покорившего вершину, это усталость чебурашки. Время поджимает. Ждут дела. Я быстро одеваюсь и спешу на улицу ловить такси.
- До Рейтарской! Десять гривен! – объясняю я свои потребности и возможности
- Садитесь.

Приличный водитель, чистый салон, но в каких-то фантиках. Какое-то время я тупо смотрю на дверцу бардачка, занятая своими мыслями и вдруг совершенно неожиданно обнаруживаю на ней белую наклейку, гласящую:

«Иисус Христос – абсолютная защита!». Я поднимаю глаза выше и читаю: «Знаю, Господи, что ты все можешь, и что намерение Твое не может быть остановлено!». Прямо над моей головой: «Следую за Иисусом Христом - не стану Иудой!».
Перед глазами водителя, на руле, еще одна наклейка: «Похоть и блуд - путь к разрушению жизни и самоуничтожению».
Я испуганно верчу головой и замечаю все новые и новые надписи. Странные чувства овладевают мной, я думаю о том, что может объединять этого молодого человека и мою Аньку. Как бы там ни было, а от встречи с ним сегодня вечером она наверняка бы не отказалась. Я замечаю у водителя на щеке безобразный шрам и что левая часть лица искорежена.
Я начинаю нервничать, кручусь на сидении, как угорь. Наверное, нечто подобное чувствовал Гоголь, когда проснулся и понял, что лежит в заколоченном гробу. Выпустите меня из этого склепа! Я хочу дышать!
Я борюсь с собой, чтобы не попросить водителя остановить машину за следующим светофором. Я пытаюсь убедить себя, что слишком эмоциональна и обижена сейчас. Я стараюсь взять себя в руки. Мне нужно срочно что-то предпринять, выяснить для себя все либо бежать.
Проходит, по меньшей мере, вечность прежде чем я осмеливаюсь спросить у него прямо:
- Я вижу в Вашем автомобиле много надписей... Скажите, как Вы относитесь к Библии?
Молодой человек заметно оживляется, но пытается выглядеть очень серьезным. Он склоняется ко мне и заговорчески шепчет:
- Как Вам сказать, ну это вроде карты-схемы, супер-инструкции! Есть путеводители по Крыму, понимаете? А Библия – это путеводитель по жизни! Я раньше не знал, в каком направлении мне двигаться, просто хаотично метался туда-сюда!
- И сколько лет Вы уже перемещаетесь упорядоченно, так сказать, проверенным маршрутом? – я постаралась изобразить на своем лице все обаяние, на которое только способна.
- Вот уже семь лет! – радостно сообщает мне новый знакомый и протягивает «пригласительный в рай». – Присоединяйтесь к нам! Дело говорю!
«Христос стучится!» написано на голубенькой бумажке, я переворачиваю и читаю с обратной стороны:
Я - девочка маленькая,
Как цветочек аленький,
Читать, писать я не умею,
Но Бога славить - разумею!

Сборник стихов «Из уст младенцев». Приобретайте по адресу:…

Форум » » хто читає Данькевіч?
	перенос

ФОРУМ УДАЛЁН